[daeril]

Автор:  Гейфилд
Название: Один разговор о любви
Жанр: лирический слэш
Пейринг: Намо/Мелькор, Мелькор/Гортхаур
Рейтинг: PG-13
Примечание: грустная лирическая зарисовка
Предупреждение: Милый, грустный, добрый, ответственный Намо и раздолбайский Мелькор, поэтому даже для меня ООС
Посвящение: первому разговору в асе с Алькварель Всю ночь под впечатлением во сне что-то виделось, а наутро явился глюк

Мандос был грустен и ждал. Ждал почти без надежды. Трёхдневный срок истекал через час.
Ну конечно. Он не придёт. Сущий бред ждать и наде…
– Привет!
Крылатая тень налетела на него бесшумно и неожиданно, как всегда. Если бы Намо умел ругаться, он бы покрыл брата такими ругательствами, что даже эта бесстыжая физиономия засияла бы нежным стыдливым румянцем!..
Мечты, мечты…
– Намо… я задержался, извини. Думал, опоздаю.
Что для Валы три дня? Миг… но иные мгновения кажутся слишком долгими.
В паузу между словами пришёлся ласковый поцелуй в шею. Если Ирмо увидит когда-нибудь – отвесит пощёчину за позорные отношения и совсем перестанет поддерживать разговоры. Но Судия-то знает – это всё ничего не значит. Мелькор так… здоровается.
Здоровается. Просто здоровается.
Убеждать себя в том, что нежности Мелькора – просто приветствие, Намо продолжал, пока брат не уселся перед ним на камень, подтянув колени к груди, и, уже бескрылый, не посмотрел на него весело и заинтересованно.
– Как дела, братишка?
Мандоса всегда забавляло, что его брат-шалопай, чья судьба от Мандоса немало зависела, обращался с ним так свободно и дружелюбно. Даже после всего, что было. Мелькор часто приносил другим зло, но зла от других не помнил.
Правда, как выяснил потом Намо, истина сия была применима только к нему самому. Манвэ Мелькор всё припомнил, и не последний раз. И всем остальным припомнил. А его почему-то пропустил.
– Ничего. Как обычно. Что может измениться в Валиноре? – Намо подобрал полы хламиды и осторожно присел на край камня рядом с Мелькором. – А ты?
– Я? – Мелькор расхохотался. – Так себе. С Сауроном поругался, с Сауроном помирился… и, кажется, с утра поругался снова. Вечером помирюсь. – Глаза Тёмного похабно блеснули. – И ка-ак помирюсь!
– Развратник, – констатировал Намо с сожалением. – Распутник.
– Э! – возмутился Мелькор. – Я ж его люблю! Одного любить можно! Или нельзя? Что, Манвэ опять новый закон двигает? Уже никого нельзя любить? И сколько лет за нарушение дают?
– Не глумись.
– Кто сказал, что я глумлюсь? – Мелькор мрачно посмотрел на брата, на тонкий профиль и трепещущие чёрные ресницы, слишком яркие на фоне серебристо-белой кожи. – Разве за что-то, кроме любви, у нас наказывают? Вспомни Феанора… кто его проклял всего лишь за любовь к семье?
– То есть вопрос нелюбви к собственным братьям, кровь которых он пролил, ты вообще не рассматриваешь? – разозлился Намо. Феанор его раздражал, потому что Мелькор при всяком удобном случае привязывался к брату с рассуждениями «ни за что осудили мужика!», и говорил о преступнике-нольдо куда чаще, чем о самом Намо.
– Да, подумаешь, тэлери! Как будто они вам хоть сколько-то нужны! – отмахнулся Тёмный Вала легкомысленно и тягуче посмотрел на брата. – Скажи честно, вы на меня скоро нападёте?
– Ты же обещал не спрашивать.
– Обещал. – Мелькор горько улыбнулся. – Всего лишь хочу узнать, долго ли ещё удастся побыть счастливым. Сколько до последней битвы? Сколько раз я ещё встречу утро в объятиях моего майа без необходимости думать, что вечером нас обоих уже не будет в Арде?..
– Ты хоть понимаешь, как мне больно слышать твои слова? – глухо спросил Мандос.
– А ты понимаешь, каково так жить?
Намо смотрел себе под ноги, спрятав в широкие рукава дрожащие руки. Мелькор вздохнул, спустил с камня одну ногу. В простых чёрных штанах и небрежно, не на все пуговицы застёгнутой рубашке он казался изящнее и моложе своего брата.
– Понимаю.
Мелькор хмыкнул.
– Понимаю, – настаивал Намо. – Понимаю. Я… я же плету судьбы. Я всем в Арде распоряжаюсь. От травинки до разговоров Манвэ с отцом. Я…
– Манвэ правда с папой разговаривает? – поинтересовался Мелькор живо.
– Нет. Ему кажется.
– Я ему говорил, он псих! – обрадовался Чёрный Вала. – Папа ему в жизни бы такого бреда не сказал!
Намо тяжело вздохнул.
– Мелькор… я хотел сказать… послушай меня, пожалуйста…
– Извини, братишка, я совсем забыл, я же ненадолго… мне кое-что надо закончить, ну и… ты понимаешь. Пока. Надеюсь, ещё увидимся на свободе!
Он всегда улетал быстро, не давая возможности попрощаться.
Мандос подпёр голову ладонью и задумчиво воззрился в пространство. Фиолетовые глаза подёрнулись дымкой болезненной старой мечты.
Травы шелестели у его ног.
Три эпохи ругани в тихих обычно Чертогах пролетели слишком быстро.
Один, всегда один. Нерешительный, мягкий, слишком чуткий – строгий, замкнутый, молчаливый. Намо, Судия. Братишка… Брат, которому даже Манвэ улыбается по-собачьи, заискивающе. Чтобы не сделал неприятности. Чтобы не переплёл неверно нити.
Правильные мальчики всегда влюбляются в шалопаев.
Ему хотелось сорваться за Мелькором в синее небо. Хотелось в Эндорэ, где бывает мелкая холодная морось – его любимая погода. Хотелось уйти за освобождённым братом в его чёрный Ангбанд. Ссориться с заносчивым Сауроном и не чувствовать, что однажды всё кончится. Что однажды Арда избавится от неправильного, искажённого, но такого притягательного зла…
Много времени прошло, но он так и не сказал. И не скажет. Потому что…
…всё равно ничего не получится. Незачем зря тяготить другого своими чувствами.
Был у них один разговор о любви.
Тяжёлый, злой, опасный разговор. И Мелькор сказал, бешено искрящимися серебристыми глазами глядя на него из темноты замурованного грубой решёткой работы Ауле и его майар чертога:
– Кто мои братья, чтобы я их любил?! Я буду любить того, кого захочу! По крайней мере, за него я согласен понести наказание – потому что люблю на самом деле!
И Мандос больше не заговаривал о любви. Лишь позволял целовать себя при встрече. Потому что для Мелькора ничего не значили эти поцелуи. Он всего лишь здоровался…
У них будет ещё несколько разговоров. Каждый год на этом самом месте. От трёх дней до двух минут свободного общения на любые темы. А потом…
…я скажу, что так решил Манвэ, но решать буду я. Так скажет папа. Так будет нужно. Что бы ни казалось Королю, всё уже предрешено.
Арда избавится от зла.
О чём я думаю… это всего лишь приветствие. У каждого своя жизнь. Мир станет чище.
– Опять целовался с Мандосом?! После того, как он тебя три эпохи за решёткой парил?! Вот сволочь, Мел! Прекрати к нему таскаться!
– Но ведь люблю я только тебя, – нежно улыбнулся Мелькор, привлекая к себе за талию бушующего Гортхаура. – Глазищи-то, глазищи от ревности горят… остынь, я у него, может, вражьи планы вызнаю?
– Ты вызнаешь! – кипятился майа, пихая его в грудь. Ревность и ярость уже мешались с блаженством, и от того сопротивление объятиям Валы только возрастало. Игра в ревность доставляла обоим огромное удовольствие. – Ты там вызнаешь! Клянёшься в вечной любви, а потом изменяешь!
– Я не изменял, хочешь, у Мандоса спроси.
– Все вы, все вы, Валар, заодно, играете нами как хотите! Как тресну!..
– Рискни здоровьем, майа!..
Полетели тарелки, когда извивающийся Саурон рухнул на стол спиной, с рычанием позволяя Мелькору клыками рвать на себе рубашку.
– Уйди от меня, уйди! – твердил он и грязно ругался, прижимая к себе голову Валы, путаясь пальцами в серебристых волосах. – Видеть тебя не хочу! Не хочу-у…
Мелькор ухмылялся и продолжал своё дело.
Судя по братишкиной грусти, мало им таких лет осталось. Сущие капли счастья… сладкие остатки. Будет что вспомнить, если будет кому вспоминать.
Мандос принял своего повелителя в чёрную холодную бездну. Проходя по родным коридорам, Намо на миг коснулся пальцами грубо сделанной решётки, развороченной вот уже несколько эпох как.
После тебя останутся лишь руины, брат мой. Зарастут травой и постепенно уйдут в землю. Сотрутся твои следы. Тень твоего майа, блуждая, покроет меня проклятьями, ибо и там вы не соединитесь. Лишь решётка покинутого чертога, где ты три эпохи гремел цепями, будет напоминать мне…
Искры в твоих глазах и тяжёлый разговор о любви, силы которой я так и не узнал на себе.